ГЛАВА I. ВЫНУЖДЕННОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Дорога до портового города Брундизий заняла у Лация несколько дней. Корабли уже стояли в пристани, и в лагере войска ждали команду на погрузку. Когда он добрался до него, то сразу же направился к палатке Красса, чтобы быстрее решить свою судьбу. Повсюду чувствовалось присутствие большого количества людей: постоянно стоял шум сотен голосов, под ногами валялись огромные кучи с мусором и воняло испражнениями. Мусор убирали, но на его месте возникали новые горы, так как корабли загружали и разгружали без остановки. В гавани толкалось невероятное количество торговцев, нищих и дешёвых женщин. Они превращали город в постоянный источник обогащения и преступности. Проезжая мимо пристани, Лаций вдруг отчётливо представил себе, что совсем скоро может оказаться одним из них. В этот момент он плыл по течению, гонимый ветрами судьбы и своими богами-покровителями, не сильно задумываясь над тем, почему совершает тот или иной поступок. Его самое заветное желание заключалось в том, чтобы добиться в Риме почёта и уважения, совершив перед этим немало военных подвигов. И вроде бы раньше Па́рки благоволили к нему… Но страшная роковая ночь в доме Пизо́нисов всё перевернула вверх дном. Кого же он мог так сильно разгневать на небесах? И почему? Отсутствие денег и оружия, подаренная Эмилией лошадь, неопределённость и досада – всё это заставляло его снова и снова прокручивать в голове события последних месяцев, но причина столь резкого поворота судьбы оставалась тайной. Приближаясь к палатке, Лаций чётко понимал, что у него нет другого выхода, кроме как присоединиться к армии Красса. Но захочет ли консул принять его? Ответить на этот вопрос было сложно. И хотя в душе Лаций был полон решимости бороться за своё будущее, впервые в жизни его судьба полностью зависела от другого человека. Он никогда не боялся оказаться лицом к лицу с врагом, потому что всегда видел перед собой его движения и оружие. Но очутиться один на один перед неизвестностью, ждать и надеяться, чувствуя свою полную беспомощность – к этому Лаций был не готов.
Подъехав к ли́кторам, он поднял голову к небу и мысленно обратился к богам с просьбой о помощи, заверяя их, что сделает всё, чтобы оправдать надежды консула, и стать самым верным его помощником. Везде и всегда. Если тот, конечно, согласится его принять.
Когда ли́ктор произнёс его имя, Красс усмехнулся и кивнул головой. Лаций вошёл и, прижав руку к груди, стал на одно колено. На консуле была новая туника и плащ пурпурного цвета, золотая пряжка и меч в коротких, покрытых орнаментом ножнах. Дорогая кожаная обувь всегда была слабым местом консула, но теперь он носил, пожалуй, самые изысканные кальце́и белого цвета, которые производились из кожи молодых ягнят, наиболее подходящей для втирания белой краски. В глаза также бросались две золотые пряжки в виде солнца.
Марк Красс сделал вид, что не заметил синяков и ссадин на лице Лация. В глазах у стоявшего перед ним воина горела отчаянная решительность. Консулу это нравилось. Красс подошёл и похлопал его по плечу:
– Лаций Корне́лий! Я рад тебя видеть... Наши корабли отплывают через два дня. Такова воля богов. Я видел знамение. Впереди нас ждут нелёгкие испытания, но мы победим! – он был в приподнятом настроении, по́лон вдохновения и божественной снисходительности, как будто заранее знал будущее и готов был благосклонно делиться своими откровениями с другими. Однако разговор с Лацием требовал более приземлённых чувств. – Кстати, в Риме за тобой приходили. Ночью. Пре́тор и стража. Говорят, ты что-то там натворил? Обыскали у меня весь дом. Народу набежало немало, как в праздник Марса. Зеваки, в основном, – в голосе Красса не было и намёка на то, что он винит или подозревает его в произошедшем. – Ты хотел что-то сказать? – со снисходительной интонацией в голосе спросил он.
– Консул, ты был прав… Я… Я хотел бы пойти с тобой, – хрипло произнёс Лаций. Волнение мешало ему говорить. – Если ты возьмёшь меня, конечно… – больше он ничего не мог выдавить из себя. Марк Красс был для него в этот момент богом. И хотя в душе Лаций прекрасно понимал, что этот седой, худощавый человек никогда в жизни не помогал другим просто так, сейчас он был готов на всё, лишь бы тот взял его с собой.
Красс немного помолчал, внимательно глядя на Лация цепким, колючим взглядом, потом повернулся к ли́кторам и приказал:
– Дайте лега́ту Лацию Корне́лию Сципио́ну плащ и накидку! – затем добавил, уже обращаясь к Лацию: – Думаю, всё остальное мы сможем обсудить по дороге. Сейчас не время.
– Легату? – изумленно пробормотал Лаций. – Но ведь Сенат не назначил меня…
– Здесь я Сенат! – коротко отрезал Красс. В его глазах снова мелькнула искра возвышенного предназначения и власти, которую Лаций уже несколько раз до этого замечал в Риме, но тогда это были лишь слабые проявления его характера, а теперь Красс чувствовал себя всемогущим. – Ты уже был почти легатом у Цезаря, не так ли?
– Да, консул. Благодарю тебя, – он прижал кулак к груди.
– Принимай седьмой легион. Кстати, там твои товарищи, – добавил Красс. – Эти… как их?
– Варго́нт, Ати́лла Кро́ний, Фемисти́л… – начал перечислять Лаций.
– Да, да, – перебил его консул. – Надеюсь, у тебя было время подумать о моих условиях? – как бы невзначай спросил он.
– Да, было. Я согласен и буду помогать тебе везде и во всём, – твёрдо произнёс он.
– Кто бы спорил… – пробурчал Красс, оставшись один, когда ли́кторы и Лаций вышли из палатки.
Два дня пролетели незаметно. Недавно построенный каменный причал был больше и надёжнее деревянного. Лаций неспешно прошёлся по нему с начала до конца, постучал сандалией по плитам и поднялся на корабль. Он ждал последних указаний Красса. Небо было ясным, кое-где виднелись маленькие облака́. С моря дул лёгкий ветер. Неожиданно его окликнул караульный у трапа.
– Там какой-то либе́ртус просит тебя, лега́т, – сказал он. Лаций спустился вниз. Перед ним стоял Ика́дион – весь в пыли и грязи, со следами пота на лице и плечах. Усталость заставила уголки его глаз опуститься вниз, и провалившиеся щёки ещё сильнее обострили и без того выпирающие скулы. Сухие, потрескавшиеся губы говорили о том, что либертус долго скакал без остановки.
– Зачем ты здесь? – спросил Лаций.
– Я хочу с тобой поговорить. Наедине, – в знакомых оливковых глазах Ика́диона промелькнула просьба, он собирался что-то добавить, но сдержался.
– Говори. Здесь ни у кого нет секретов.
– Хорошо, я скажу. Сначала я хотел догнать тебя и заставить вернуться, чтобы ты предстал перед судом, – он грустно усмехнулся. Лаций, нахмурившись, ждал. – Но тут… через пару дней после смерти юной Корне́лии Пизо́нис нашли тело повитухи Са́львии. Выловили в Ти́бре, – он опять замолчал, как будто пересохло в горле. – Тебе знакомо это имя?
– Да, – кивнул он. Ика́дион закашлялся. – Принеси воды! – приказал Лаций караульному. Тот передал команду второму легионеру на борту.
– Её убили, – сипло продолжил Ика́дион. – Перерезали горло. Потом через день нашли служанку повитухи. Она принимала роды у жены Кла́вдия Пульхе́ра, а потом они вместе приходили помогать Кла́вдии Пизо́нис. Раб у ворот сказал, что видел эту служанку в тот день... Она приносила амулеты для Са́львии Ну́мы. Видишь, её тоже убили. Вот я и подумал, за что? Все говорили, что это сделал ты, но тебя уже не было в Риме. Значит, не ты. Никто не мог этого объяснить, – в этот момент подошёл часовой, протянул мешок с водой. Ика́дион с жадностью сделал несколько глотков. – Благодарю тебя, – сказал он, вытерев рот рукой. – За день до моего отъезда одна рабыня из нашего дома, которая укладывает волосы у Оли́вии, рассказала, что её брата отправляют в деревню. На виллу хозяйки. А он работает конюхом у матери Клода Пульхе́ра.
– Ну, и что?
– Этот раб-конюх рассказал своей сестре, что из дома Клода неожиданно вывезли всех рабов. Причём половину сразу продали. Ещё он сказал, что Клод часто ссорился с женой, особенно до рождения сына. А после того, как ты убил Кла́вдию Пизо́нис… или, как они считают, что убил, – поправился Ика́дион, – у них вдруг наладились отношения. Двое или трое человек в их доме слышали, как Клод благодарил богов, что ты попался ему на пути.
– И? – снова спросил Лаций.
– Остальных рабов из их дома решили продать.. Но не в Риме. В других городах. Как раз после того, как Клод уехал в своё имение. Там он убил бывшего управляющего. Тот был египтянином. Я не помню его имени. Пульхе́р убил его, привёз голову в мешке и бросил посреди двора. Потом выгнал всех слуг и заставил смотреть. Они знали убитого. Его ещё в детстве привезли из Египта. И у него была тёмная кожа. Служанка слышала, как жена Клода сказала: «В его смерти виновата я, а за смерть Кла́вдии Пизо́нис ответит Пульхе́р».
Лаций задумался.
– Странно.
Ика́дион согласился:
– Да, странно. Почему он ответит за смерть Кла́вдии? Ты не знаешь? Вот, видишь, ты тоже молчишь. Поэтому я и приехал сюда, чтобы тебе рассказать.
– И что дальше?
– Я не верю, что ты убил Кла́вдию, сестру Оли́вии. Хотя я и видел тебя там. Ты был весь в крови… и у неё был твой нож, но это случилось после того... после того, как кто-то… или она сама убила себя. Я не верю, Лаций.
– Я не убивал её. Она сама вытащила у меня нож. Это произошло случайно.
– Я верю тебе. Но судьи признали тебя виновным.
– Да, это понятно. Но ты знаешь, что кричала Кла́вдия, когда я вошёл?
– Нет.
– Она кричала: «Это не мой ребёнок!», – Лаций прищурил глаза и замолчал. Ика́дион в изумлении замер и приоткрыл рот.
– Значит, это… – начал он и запнулся.
– С мёртвых не спросишь, но теперь ты тоже видишь, что за этим стоит Клод Пульхе́р. Он всё подстроил. Не знаю как, но точно он. Повитуха знала об этом. Она тоже участвовала, но разве её спросишь? – Лаций обернулся на шум сзади. Там уже готовились отплывать. – Мы скоро отходим, – быстро добавил он.
– Но ведь теперь ты можешь вернуться в Рим и всё рассказать! – с жаром бросился к нему либе́ртус. – Мы докажем, что ты никого не убивал.
– Как? Нет, я не хочу. Слишком поздно, – покачал головой Лаций. – Половина людей уже мертвы. А остальные просто не поверят. К тому же, я пообещал Крассу, что пойду с ним.
– Тогда возьми меня с собой! – попросил он. – Я не хочу оставаться в Риме.
– На этом корабле всё забито. Но, думаю, в третьем легионе тебя подберут. Я передам приказ Варго́нту. Он что-нибудь придумает, – согласился Лаций.
– Да хранят тебя боги, лега́т, – с искренней благодарностью произнёс Ика́дион. Так он тоже оказался в этом странном походе вместе с армией Красса и Лацием.
ГЛАВА II. ХИТРЫЙ КУПЕЦ ХАБУ́Л
В Азии Красс приказал лега́там объехать все святилища иудейской земли вплоть до самой Па́рфии. Тем временем он продолжал вывозить все драгоценности из храма Дерке́ты в городе Иера́поле, а также Я́гве в Иерусалиме. Несколько месяцев легионеры были заняты только тем, что сопровождали повозки с золотом к морю и там грузили их на корабли, отплывавшие в Рим. На пути было немало других храмов и местных святилищ. Так что многие воины тоже обогащались, даже не обнажая мечи.
Одно небольшое сражение произошло, когда армия дошла до города Зенодо́тий и сожгла его, потому что там были убиты сто римских солдат из караульного гарнизона. Больше серьёзного сопротивления никто не оказывал. Легионеры Красса прошли всю Месопота́мию, переправились через Евфра́т, разбили на реке Бели́к небольшое войско какого-то местного царька, заняли город Никефо́рий и вернулись в Сирию. Там к ним присоединилась конница Пу́блия, сына Красса, которую тот привёл с собой из Галлии. Лаций с радостью узнал, что Сенат вместо Клода Пульхе́ра утвердил квестором уже знакомого ему Гая Ка́ссия. На военных советах, где обсуждались планы нападения на Па́рфию, Гай и Лаций вместе осторожно рекомендовали Крассу идти сначала на Вавилон. Там население всегда было враждебно настроено по отношению к парфянам, поэтому в городе можно было легко закрепиться и подготовиться к дальнейшему наступлению. Они оба настаивали на том, что врагу нельзя давать время, но всё было тщетно. Красс их не слушал и поступал так, как считал нужным – грабил местное население. Лацию это не нравилось. Однако он помнил о своём обещании богам, и поэтому молчал, в то время как честолюбивый Гай Ка́ссий открыто выступал против решений консула, который не любил «выскочек» из плебейских родов и всячески показывал это молодому квестору.
В Финики́и и Палести́не Красс приказал организовать набор новобранцев, чтобы создать из местных жителей «Сирийский» легион всадников, но дело закончилось большими выкупами, которые те стали выплачивать в обмен на свободу. Легион так и не был сформирован. Недовольство лега́тов иногда проявлялось в редких спорах с ним, но Красс никогда не давал им перерасти в открытое возмущение, щедро платя за службу.
Лаций старался не вмешиваться в вопросы набора. Как и Ка́ссий, он считал, что сорок тысяч человек вполне достаточно для любых действий, как мирных, так и военных. Однако Ка́ссий был квестором и, в отличие от Лация, не мог уклониться от сбора налогов и податей с местного населения, потому что Красс приказал ему собирать деньги со всех - бедных и богатых. Однако, помимо денег, родители обязаны были ещё сами искать замену. В большинстве случаев, это были юноши из бедных семей, чьи родители зависели от богачей и поэтому продавали своих детей в армию. А иногда и просто отдавали по их прихоти.
Оказавшись в городе Я́ффа, Кассий и Лаций столкнулись с одним очень хитрым купцом по имени Хабу́л. Этот человек хотел обмануть всех вокруг и, при этом, ничего не потерять. Он пришёл на набор один. За ним печально следовал только дряхлый осёл, которого вёл за собой на верёвке не менее старый раб. Когда подошла его очередь, Хабу́л сначала рухнул на колени, а затем упал лицом прямо в пыль. Именно в пыль, а не на ладони, как делали все остальные. Лаций от удивления даже приподнял шлем и не отреагировал на шутку Варго́нта, который помогал Ка́ссию:
– Сдох, что ли? Смотри, кве́стор, люди тебя боятся! Похоже, придётся брать на службу его осла и погонщика.
Хабу́л продолжал лежать лицом в пыли и не шевелился. Было очень жарко, и даже под навесом воздух казался похожим на жидкое горячее масло. Лаций изнывал от жары. Перед глазами висела пелена – всё слегка кружилось и плыло. Когда Ка́ссий, выпив воды и обтерев голову мокрой тряпкой, кивнул двум пехотинцам, чтобы те подняли просителя на ноги, тот наотрез отказался. Ка́ссий скривился. Он заранее знал, что сейчас произойдёт, и не хотел тратить силы.
– Эй, ты! Вставай и говори!
– О горе… Горе мне, – еле слышно прохрипел обладатель длинной бороды и необъятного живота, слегка оторвав голову от земли. На его рубашке были видны тёмные полосы пота, – горе пришло в мой дом, о великий властитель солнца! Светило отражается от твоего шлема миллионами драгоценных камней, а мой дом в это время покрыт тенью смерти! – он снова попытался упасть лицом в пыль, но два легионера успели подхватить его под руки. – Небеса прогневались на меня, и жизнь моя стала ужасной!
– Что ты несёшь? – нахмурился Ка́ссий, подозревая подвох. День обещал быть длинным, но он уже успел устать от духоты, глаза слипались, как будто перед этим он не спал всю ночь. Брадобрей постарался на славу, и сегодня колкая щетина в уголках губ не раздражала кожу, но пот разъедал щёки, и это было неприятно. Гай Ка́ссий поморщился, протянул руку в сторону, и легионер сразу же наклонил кожаный мешок, налив ему в ладонь немного воды. Кве́стор плеснул в лицо, затем ещё и ещё. Стало немного легче. Купец, тем временем, продолжал причитать:
– Горе мне горе, и всему роду моему горе, отцам и всем предкам моим, трудившимся в поте лица своего от восхода до заката, детям моим горе, не знающим отдыха и помогающим мне в делах моих, всем нам горе…
– Ты кто такой? – коротко спросил Ка́ссий и упёрся ладонями в колени.
– Хабу́л, Хабул я, – быстро ответил несчастный толстяк и снова закатил глаза к небу. К квестору подошёл местный купец и что-то тихо сообщил.
– Хабу́л, у тебя семь сыновей, – обречённо вздохнул Гай. – Где они?
– О, горе мне! – снова взвыл Хабу́л. – Вчера мой старший сын умер. А сегодня его хоронят. И все люди моего дома пребывают в великом горе…
– Хабу́л! – резко крикнул Ка́ссий, и тот от неожиданности вздрогнул. – Сколько лет было твоему старшему сыну?
– Двадцать, о солнцеподобный римлянин!
– А второй сын где?
– Он пошёл за жрецом, чтобы совершить сегодня обряд на святой горе́.
– Хорошо, а третий?
– Он вместе со слугами выбирает баранов для жертвенного огня и поминальной трапезы.
– Но второй сын вернулся со жрецом? Ведь похороны сегодня? Где же он? – спросил Ка́ссий.
– Боги разгневались на него за то, что он не смог перенести жреца через ручей и замочил ему ноги. Мой сын поскользнулся на мокром камне и сломал себе ногу.
– Ну и ну! Прямо в горах? С баранами?
– Да! Мне пришлось отправить туда на помощь третьего сына. Он остался там, чтобы сторожить стадо, потому что старый пастух так любил моего первенца Гево́ра, что всю ночь обливался слезами. Он хотел сам проводить его в последний путь. Пастух воспитывал его на коленях, как родная мать…
– Ну, ты и врун! А следующий сын?
– О, он ещё юн, – опустил взгляд Хабу́л, – и выбрал для себя путь жреца. Поэтому с весны этого года он живёт не в моём доме, а в храме. Ты можешь спросить у Рави́ля, он знает, – стоявший рядом с Ка́ссием купец коротко кивнул головой. Лацию становилось интересно, как дальше будет выкручиваться этот пройдоха, и он подошёл поближе.
– Ладно, – согласился Ка́ссий, – а остальные сыновья?
– Какие остальные? – с искренним удивлением спросил Хабу́л.
– Ещё трое!
– А-а, эти! Они совсем маленькие. Одному год, другому – три, а третьему – семь.
– Тогда плати откуп и приводи замену, – буркнул Гай. Он снова сделал знак слуге, и тот послушно наклонил мешок с водой. Она уже стала тёплой, но лицу всё равно было приятно. Саднящий зуд на какое-то время ослаб. Не вытираясь, он посмотрел на продолжавшего что-то бормотать толстяка и спросил: – Зачем ты столько говоришь? Неси деньги!
– Я очень, очень несчастный человек, – снова заскулил тучный купец, но заметив нетерпеливое движение квестора в сторону легионеров, сразу сменил тон и заговорил в два раза быстрее: – Но у меня есть дочери. Жена моя, А́да, подарила мне шесть прекрасных девочек, которых я предложил сыну твоего всемогущественного царя для танцев в его дворце.
– Что? – Ка́ссий от удивления даже замер. – Какому сыну? Каких дочерей? Ты, кажется, испытываешь моё терпение, старый осёл!
– Нет, клянусь Я́хве, так и есть! У сына твоего царя, его имя Пу́блий, сегодня будет праздник, и я решил сделать ему приятный подарок. Никто не танцует в городе так красиво, как мои дочери. Я предложил ему взять их сегодня с собой. Ну, пока так… на время… – замялся толстяк, и его щёки смешно задёргались под мокрой и грязной от пыли и пота бородой.
– Что ты говоришь, несчастный? Пу́блию не нужны танцовщицы…
– Слушай, Гай, – коснулся его локтя Лаций. – Я сейчас всё равно иду к Крассу. Давай, заодно найду Пу́блия и спрошу об этом купце? Если врёт, то сам виноват.
– Думаешь? Ну, ладно. Давай, узнай! Жарко очень. Надо этого хитреца проучить, – согласился Ка́ссий, и в изнеможении откинулся на столб, который служил спинкой его небольшому стулу. Беспощадное солнце тем временем продолжило свой путь по небосклону, опаляя своими раскалёнными лучами сухую, растрескавшуюся землю и томившихся в ожидании людей.
ГЛАВА III. СТЫЧКА С ЛАБИЕ́НОМ И СПАСЕНИЕ ЭРИ́НИИ
Пу́блий, как раз собирался куда-то ехать со своими друзьями –Мегаба́кхом, Цензори́ном и Окта́вием младшим. Они стояли возле лошадей и что-то весело обсуждали. В тени городской стены прятались от солнца несколько жителей и легионеры.
– Пу́блий, приветствую тебя, – радостно произнёс Лаций, которому нравился открытый и жизнерадостный сын консула.
– О, ты тоже тут! – улыбнулся в ответ Пу́блий. Он тряхнул длинными волосами и поднял руку в приветствии. – Мы как раз собирались поехать поохотиться. Лупана́ров нет, таверн и развлечений – тоже. Артисты куда-то подевались. Сдохли от жары, наверное. Старый Ма́рий из обоза сказал, что здесь можно поохотиться на чёрных кабанов. Вот мы и собрались. Поедешь с нами?
– Нет, мы договорились с Гаем Ка́ссием в другое место съездить. Только позже.
– Гай Ка́ссий просидит до вечера на наборе солдат, а ночью ты никого не найдёшь. Кроме скорпионов, – рассмеялся Пу́блий, а вместе с ним и его друзья.
– Ладно, попробуем хотя бы, – Лаций снял шлем и вытер пот. – Потом расска́жите, как там с кабанами, может, мы тоже на днях съездим. Слушай, тут такое дело... Там один слишком хитрый купец, не помню имя, Хаби́б, Хабу́б или как там его, сказал, что договорился с тобой о своих дочерях. Они будут сегодня вечером танцевать для тебя, а ты за это, якобы, пообещал, что его сыновья не пойдут в новый легион.
– Не помню что-то, – удивлённо вскинул вверх брови Пу́блий.
– А это не тот ли хитрый Хабу́л, который привёл этих девчонок? – кивнул в сторону сидящих у стены людей Окта́вий младший.
– Это девушки? – снова удивился Пу́блий. Они подошли к похожим на пыльные мешки фигурам, которые действительно оказались маленькими девочками. Старшая, не поднимая глаз, сказала, что отец привёл их сюда, чтобы танцевать у великого царя римлян вечером на празднике. Ещё она добавила, что они хорошие танцовщицы и царь будет доволен.
– Хм-м… Ну и пусть танцуют, что нам от этого? – пожал плечами Пу́блий. – Мегаба́кх, тебе аппетит не испортят? – подмигнул он громадному темнокожему другу, который слушал их, не перебивая.
– Вряд ли, – покачал тот головой, и все заулыбались, зная, что испортить аппетит этому гиганту было просто невозможно.
– Вот видишь, девушки тут, так что Хабу́л не соврал. Только передай Гаю, что одним вечером они не отделаются. Пусть танцуют до следующих ид. Сколько там осталось? Дней семь? Вот, пусть купец за это время найдёт им замену.
– Ты думаешь, они действительно хорошо танцуют? – покачал головой Лаций.
– А что тебе не нравится?
– Слишком маленькие. Хорошие танцовщицы так не выглядят.
– Ну, вот, вечером и посмотрим. Ладно, мы поехали. Если что, ты знаешь, где нас искать. Приезжай, если захочешь! – Пу́блий снова рассмеялся, и они, сев на лошадей, направились в сторону невысоких, покрытых густым лесом холмов за городом.
Лаций вернулся и рассказал всё Гаю Ка́ссию. Тот отпустил уже совсем растаявшего под солнцем купца домой. Однако хитрец перед этим протянул ему кусок ткани для печати. Было видно, что он заранее припас его, надеясь на благополучный исход. Лаций удивился, что ткань была хорошего качества и не соответствовала грязному и немытому виду купца. И ещё Хабу́л как-то спокойно выслушал приказ Ка́ссия о том, что девушки должны находиться в лагере семь дней, пока он не найдёт замену своим старшим сыновьям, а также, что они будут танцевать по вечерам на обеде у Пу́блия. Пройдоха только радостно закивал головой и, быстро выхватив у писаря ткань с печатью, подтверждавшей его неприкосновенность на семь дней, поторопился покинуть площадь.
Всё стало ясно на следующий день, когда Лаций возвращался в город после проверки караула. Солнце уже поднялось высоко, но до дневной жары ещё было далеко. Возле городских ворот к нему подошёл центурио́н из гарнизонной стражи и попросил поговорить с какими-то странными людьми, которые с самого рассвета сидели у стены и ждали Пу́блия, сына консула. Лаций спрыгнул с коня и подошёл к пожилому мужчине, чьё лицо с глубокими морщинами напоминало кору старого дерева. За его спиной виднелись фигуры двух женщин.
– Ты кто? – коротко спросил Лаций.
– Я – Ааро́н, а это – моя жена Ме́йра и младшая дочь Са́ра. Мы приехали из Хара́кса всей семьёй к двоюродному брату жены. Его звали Иоа́нн. Но месяц назад он умер, и мы вынуждены были остановиться у Хабу́ла. Он знал брата моей жены…
– Подожди, – прервал его Лаций, услышав имя купца, с которым столкнулся вчера. – Я ничего не понял. Говори медленнее! Откуда ты приехал?
– Из Хара́кса, это земля Хараке́на, начало жизни и конец двух больших рек. Тигр и Евфра́т – наши великие реки. Ты слышал о нашем городе?
– Нет, – пожал плечами Лаций. – А что ты делал у Хабу́ла?
– Нужда заставила нас обратиться к нему. Потому что в день, когда мы приехали в город, у нас украли мулов и лошадь. И все наши вещи. Хабу́л обещал помочь. Потому что брат моей жены тоже помогал ему. Ещё при жизни. Но он, к несчастью, умер. Два дня назад Хабу́л попросил нас приехать в город, но не говорить об этом римлянам. Иначе – страшное наказание. Мы испугались. Хабу́л сказал, что поможет, но за это нам надо отправить своих дочерей танцевать у римского царя. И тогда нас простят и отпустят домой. У меня только старшая дочь Эри́ния умеет говорить по-гречески. Поэтому мы ей всё рассказали и вчера утром отвели с Хабу́лом к римскому главному воину в городе.
– К начальнику гарнизона.
– Там стена такая острая и стража…
– Да, я знаю, – кивнул Лаций, уже догадавшись обо всём.
– А вчера вечером Хабу́л пришёл домой злой. Молчал и не говорил ничего. Он собрал своих детей и жену. Нас они закрыли в сарае. А сами ночью уехали. Когда мы выбрались, там был другой челвоек. Он сказал, что теперь этот дом продан и принадлежит другом купцу. Нас прогнали. Сказали, что мы можем идти, куда хотим. Мы хотели вернуться домой. Но без денег и дочерей мы не можем идти. А где они, мы не знаем. Хабу́л сказал, они пошли танцевать к молодому царю. Но где он, царь? И где нам найти наших детей? – Ааро́н опустил глаза и стал качать головой из стороны в сторону.
– А почему ты не рассказал это ему? – Лаций кивнул в сторону стражника.
– Я всё рассказал. Но он ничего не знает. Сказал, сидите и ждите кого-нибудь. Вот мы и сидим.
– Вам надо в лагерь. Но вы туда не доберётесь. Ладно, оставайтесь тут, – он не хотел ничего обещать этим незнакомым, но всё же обманутым и несчастным людям.
Когда Лаций добрался до лагеря, сына Красса там уже не было. Зато он узнал, где находятся танцовщицы. Их отправили ночевать в обоз к его другу Ма́рию. Услышав историю про хитрого купца, старый легионер не стал ничего спрашивать, только пожал плечами и кивнул в сторону спящих на пустых мешках девушках.
– Слышишь, ты это, будь осторожен. Квинт Лабие́н хотел их себе забрать, – предупредил он. – Он легат всё-таки.
– Да? Правда? Как-то он хотел задавить Варго́нта лошадью, но не получилось, – вспомнил Лаций старую стычку между Варго́нтом и самоуверенным всадником, которому его друг не уступил дорогу на берегу. После сильного шторма все еле стояли на ногах, и Варго́нт помогал разгружать имущество легиона вместе с гаста́тами. Всадник, не зная, что перед ним стоит недавно назначенный префе́кт, потребовал уступить дорогу ему и сопровождавшим его слугам. И ещё приказал легионерам Варго́нта отнести его груз. Лация в этот момент не было, поэтому после короткой перепалки всадник двинул свою лошадь грудью прямо на «дерзкого коротышку», как он назвал Варго́нта. Естественно, через мгновение она вместе с всадником полетела в воду, после чего их вытащили на берег и слугам Лабие́на с трудом удалось увести легата в лагерь.
– Да, этот, – недовольно буркнул Ма́рий. – Не сталкивайся с ним.
– Не волнуйся, он же не купил их у Пу́блия! – возразил Лаций. – Просто отвезу их в город. Там их отец ждёт.
– Кто знает. Всякое бывает, – вздохнул ветеран. – Удачи тебе!
Когда заспанные и ещё не пришедшие в себя девушки узнали, что они возвращаются к своим родителям, их радости не было предела. Они сели в пустую повозку со старым мерином и выехали с Лацием из лагеря. На полпути их догнали два всадника. Один из них был тот самый Квинт Лабие́н, о котором говорил Ма́рий. Его сопровождал центурио́н Гере́нний – беспринципный и дерзкий легионер. Лаций хорошо знал его по службе в армии Цезаря. Видимо, эти два неприятных человека уже успели найти что-то общее.
– Ты куда их везёшь, Лаций? Один, без ли́кторов. Ты не заблудился? – довольно резко и нагло окликнул его Лабие́н, останавливая лошадь. Узкий прищур глаз, плотно сжатые губы и вздрагивающие ноздри – было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не броситься на Лация.
– Я везу из назад, в город, – стараясь оставаться спокойным, ответил он.
– Это мои рабыни. Я купил их у Пу́блия Красса! Вот свидетель, – Лабие́н махнул в сторону центурио́на.
– Пу́блий не мог их продать. Он их не покупал. Это не его рабыни, – Лаций продолжал ехать дальше, как ни в чём не бывало.
– Отдай их мне, иначе…
– Не надо кричать, Лабие́н. Я тебя хорошо слышу. Ты говоришь, что заплатил. Сколько? – спросил он.
– Триста сесте́рциев, – не моргнув глазом, ответил тот.
– Я верну тебе эти деньги перед вечерним караулом, если ты не врёшь.
– Я не продаю их. Мне не нужны деньги.
– Хорошо, попробуем по-другому: сколько ты хочешь? – предложил Лаций.
– Я не продаю их! Ты, что, не слышал? Или безродные лега́ты теперь имеют право на произвол в римской армии? – дерзко бросил Лабие́н. Его лицо скривилось в презрительной гримасе, и он ждал ответного оскорбления. Он был уверен, что Лаций не станет спорить с двумя вооружёнными всадниками, и положил руку на меч, чтобы припугнуть его. Лаций повернул голову и оценил расстояние. Центурион Гере́нний тоже взялся за меч и приблизился к повозке. Лацию хорошо был виден шрам у него на шее. Широкая, рваная линия проходила от левого уха до противоположной ключицы, как будто кто-то хотел отрубить голову вместе с рукой, но лишь порвал кожу. Шрам резко выделялся своей белизной на тёмной коже центурио́на, и за это его прозвали «молнией».
В это время девушки, дрожа от страха, жались друг к другу в повозке.
– Он не купил нас, – донёсся оттуда негромкий голос. Видимо, кто-то из них понимал, о чём они говорят. Лаций даже не пошевелился. Он продолжал внимательно следить за движениями центурио́на Гере́нния, которого считал более опытным и опасным противником, чем Лабие́н.
– Скажи свою цену, или тебе придётся второй раз искупаться в море вместе с лошадью, – с угрозой в голосе произнёс он. – Только теперь это будет море твоей крови, – короткий нож выскользнул из-за пояса и привычно лёг в руку. Постукивая рукояткой о колено, Лаций ждал, прикидывая, стоит ли кидать его в лошадь или сразу в ногу Гере́ннию, если тот попытается приблизиться. Но перед этим стоило напомнить зарвавшемуся лега́ту о его прошлой ссоре с Варго́нтом. Тот не сразу понял, о чём идёт речь, но потом лицо его вспыхнуло, он натянул поводья, конь дёрнулся и чуть не встал на дыбы. – Ну? – поднял вверх брови Лаций. – Ты, кажется, всё понял? Нож летит быстрее, чем ты думаешь.
Центурио́н сдал назад и начал что-то объяснять легату тихим голосом. Было видно, как сильно напряглись у него на шее жилы и быстро задвигалась обычно неподвижная челюсть. Потом Гере́нний нахмурился и покачал головой. Его новый друг остался недоволен услышанным. Лицо Лабие́на пылало от гнева, но центурио́н покачал головой ещё раз и отъехал в сторону. Через какое-то время лега́т принял решение.
– Шестьсот сесте́рциев. И прямо сейчас, – дрогнувшим голосом произнёс он. Было видно, что эти слова дались ему с трудом, потому что он не собирался уступать, но, видимо, Гере́нний успел объяснить ему, почему Лаций держит нож за лезвие и что будет дальше, если тот бросится на него с мечом. Лабие́ну ничего не оставалось, как согласиться.
– Получишь вечером, если не соврал, – похлопав рукояткой по ладони, ответил Лаций и потянул лошадь влево. Старый мерин дёрнул повозку и поплёлся следом. Колёса снова запели свою унылую скрипучую песню, с каждым поворотом всё больше и больше удаляясь от двух всадников. Лабие́н остался справа, и Лаций какое-то время следил за ним краем глаза, но потом расстояние увеличилось и легат пропал из виду. Повернуться – означало показать свою неуверенность. Этого Лаций позволить себе не мог. Он опустил голову на грудь и какое-то время ехал молча, внимательно прислушиваясь к звукам за спиной. Однако там не было слышно ничего, кроме скрипа повозки.
– Они уехали, – раздался вдруг чей-то тонкий голос. Он резко повернулся и увидел большие чёрные глаза, смотрящие на него из-под накинутой на голову ткани, широкие брови и длинный нос с горбинкой. Особенно запомнились ему трепещущие от страха тонкие ноздри красивого носа. У этой девочки было необычное лицо, и она явно отличалась от местных жителей своей внешностью. – Они уехали, – повторила она. Лаций оглянулся и увидел спины двух удалявшихся всадников. Улыбка невольно тронула его губы, и он ответил:
– Ты – хорошая девушка. Как тебя зовут?
– Эри́ния.
– Молодец Эри́ния, поехали. Там вас отец ждёт.
Увидев своих дочерей, несчастный Ааро́н расплакался, как ребёнок. Старое лицо вытянулось вниз подобно высохшему финику, и по изборождённым морщинами щекам потекли крупные слёзы. Он долго всех обнимал и целовал в лоб. Мать вела себя более сдержанно. Обняв детей, она никуда их не отпускала, и они жались к ней, как маленькие гусята к гусыне.
– Я не забуду тебя, благородный человек! – сквозь слёзы произнёс отец. – Мы все тебя не забудем.
Лаций не стал ждать, пока чувства отца успокоятся и, пожелав удачи, направил своего коня в сторону городских ворот. Какое-то время он ещё слышал обрывочные слова благодарности, которые тот с трудом выговаривал, стараясь облагодетельствовать всех будущих детей и потомков своего спасителя, но потом и они смолкли.
Отдавать деньги не пришлось, так как обман Лабие́на выяснился сразу же по возвращении в лагерь. В том, что тот не придёт за деньгами, Лаций уже не сомневался. Лега́т Лабиен проявлял смелость и дерзкую напористость только когда чувствовал за спиной силу или покровительство. Но он никогда не решался выяснять отношения один на один.
Вскоре Лаций забыл об этой встрече, но богини Па́рки, вьющие нить его судьбы, завязали здесь узелок, чтобы через какое-то время снова свести его с высокомерным лега́том и его другом центурио́ном в другом месте.
ГЛАВА IV. ПАДЕНИЕ ДВУХ КРАССОВ
Погода менялась. Вскоре в этих местах должны были начаться песчаные бури, поэтому войска стали постепенно возвращаться на север, в Антио́хию. Однако Марк Красс не спешил. Он хотел показать сыну несколько храмов в Иерусалиме, где, по его сведениям, статуи богов были сделаны из чистого золота и щедро украшены драгоценными камнями. Лаций насчитал пять храмов. Легионеры начали строить большие повозки, чтобы вывезти тяжёлые скульптуры богов. Гаста́ты Варго́нта и ветераны Ма́рия обычно сопровождали их в портовые города, где грузили на корабли и отправляли в Рим.
В храме Афродиты, который был последним в этом списке, произошло неприятное событие, и легионеры, ставшие его невольными свидетелями, потом часто расска́зывали об этом остальным воинам в большом лагере.
В тот день Красс показывал своему сыну огромные статуи Зевса, Геры, Аполлона, Венеры и ещё десятка греческих богов. Все они были сделаны из чистого золота. Когда он смотрел на них, его глаза светились от счастья и искреннего восторга. Ласково проводя рукой по тёплой поверхности жёлтого металла, Красс дрожащим голосом говорил, обращаясь к сыну:
– Смотри, Пу́блий, такие даже в Греции нет. Тит Помпо́ний А́ттик точно лопнет от зависти, когда увид
